Было любопытно увидеть после «Кристиан Б.» «Деление на ноль» Митча Дэвиса. Оба фильма экзистенциальные по сути, но шокирующие по содержанию, и если Митч Дэвис повествует о по-своему исключительной личности — некоем безумце, показывая за 32 минуты буквально всю его жизнь, то Дора препарирует жизнь среднестатистического человека, которого в реальности звали Кристиан Б. и который однажды попал в автокатастрофу.
Обрубленность фамилии весьма важна, делая героя человеком из толпы. На его месте мог бы оказаться кто угодно. Но там, где Митч Дэвис программно отстраняется, как бы давая герою быть наедине со своей болью, Дора эмоционально вовлечён. Вообще я может сейчас скажу парадоксальную вещь, но, на мой взгляд, Дора сентиментальный человек, оттого его интерес к запретному, шок как средство ярче выделить идею, сочетается с меланхолически-чарующей музыкой, экспрессионистской работой с камерой и неизменными пейзажными зарисовками. Ведь что такое природа, как не образ вечности. Дерево в три раза долговечнее людей, а трава рождается вновь каждую весну. Не так, увы, у нас. Жизнь человеческая тоже движется от весны до зимы, но для человека смерть непреодолимый рубеж. Но что-то всё-таки остаётся?
Авангардный метод Мэриена Дора далёк от псевдоснаффа, «Ликов смерти» и прочей шокирующей документалистики. Ибо там в центр ставится интерес зрителя к экстремальному, а Дора, показывая реальные трупы, вкладывает другое содержание. Для него труп вовсе не образ смерти, а скорее метафора перехода души в другое состояние. Это как кокон, из которого рождается бабочка. Оттого фильмы Дора притягивают, не только своей почти мистической атмосферой и какой-то меланхоличной созерцательностью, но и убеждённостью режиссёра, что смерть — это не конец, а люди всё же не живут напрасно. Оттого его главный шедевр «Меланхолия ангелов» заканчивается на примирительной ноте, да и финал «Каннибала» двойственен. Оттого и последние кадры «Вояжа в Агатис» — бурлящее море, из которого, возможно, вновь возникнет жизнь.
Персонажи Дора — убийцы, маньяки, насильники, но интерес к девиантным личностям продиктован знанием психологии. Не только потому, что злодея всегда интереснее анализировать, нежели положительно прекрасного человека. Ведь неприятие сложившихся в обществе норм всегда имеет глубокие корни, философские, социологические, психологические. Никто не рождается злодеем, и если в обществе так много девиантных личностей, то это вина общества, как верно рассуждал Эмиль Дюркгейм.
Значит, наше общество таково, что в нём происходит распад нравственных норм, а нередко девиация есть ответ на одиночество, то, что психологи зовут «буйство в клетке». Потому, пожалуй, и Бергман нередко выводил в своих фильмах героев, отторгаемых людьми, а во внешне добропорядочных гражданах умел увидеть гнильцу. Да мы все не без греха! Искусство может и должно анализировать человека во всей его целостности. Одного только не может искусство — действовать примиряюще, выступая некоей сладкой пилюлей для пресыщенного жизнью буржуа. Но, к сожалению, именно так называемые оптимистические трагедии всё больше распространяются по миру, ведь они не теребят чувства и не требуют работы над собой.
Дора строит короткометражку таким образом, что она распадается на две примерно равные по хронометражу части — попытки медицинской бригады реанимировать почти безжизненное тело, дальнейшая работа с обезображенным трупом патологоанатомов и своеобразный поток сознания, когда душа Кристиана уже отошла в мир иной, но осталась его возлюбленная, которая приходит на кладбище и вспоминает его. И Кристиан жив не только в скупых словах мраморной таблички и даже не только в воспоминаниях сентиментальной девушки. Его душа стала частью мироздания, как миллионы других отошедших душ. Дора верит в духовное бессмертие человека, и этим кардинально отличается от атеиста Буттгерайта, для которого смерть есть ничто.
Среди врачей не так уж много атеистов, поэтому неудивительно, что изображение смерти всегда проникнуто религиозностью у Дора. Кладбища для него — это места воспоминаний, где души ушедших ближе всего к своим телам. А ещё это образ непрекращающейся жизни, идущей вперед, несмотря на смену поколений.
Что наша жизнь? Лишь миг — хлоп, и нет человека. Что от нас останется? Крест на могиле, надпись на камне, воспоминания близких. Напрасно ли мы жили? Нет, если сделали хоть кого-то счастливее.
